Похищение - Страница 82

К оглавлению

— Делия! — восклицает мама.

Лицо парня заливается багрянцем: он, похоже, до ужаса смущен тем, что его застукали с мамой, пусть и одетого.

— Подожди, — говорит она. — Мы с Генри практически закончили.

Парень лихорадочно выворачивает карманы в поисках кошелька.

— Спасибо, донна Элиза, — бормочет он, стыдливо тыча ей десятидолларовую банкноту.

Он ей платит?

— И не забывай, что должен носить красные носки и красное белье. Усек?

— Да, мэм. — И он поспешно выбегает из комнаты.

Я на мгновение теряю дар речи.

— А Виктор об этом знает?

— Я стараюсь от него скрывать. — Мама краснеет. — Если честно, я не знала, как ты отнесешься к этому… — В глазах ее вдруг загорается огонек. — Но если тебе интересно, я могу тебя научить!

Только сейчас я замечаю у нее за спиной ряды баночек с листьями, корнями, почками и комьями земли. Тут до меня доходит, что мы говорим о разных вещах.

— Что… что это такое?

— Это мой бизнес. Я — curandera, целительница. Вроде как врач для людей, которым врачи не помогают. Генри, например, уже к трем ходил.

— Так ты с ним не спишь?

Она смотрит на меня как на сумасшедшую.

— С Генри? Разумеется, нет. Его дважды клали в больницу, потому что горло у него отекало и не пропускало воздух. Но ни один медик не нашел у него никакой болезни. Как только Генри пришел сюда, я сразу поняла, что его проклял кто-то из соседей. И сейчас я пытаюсь снять проклятье.

Моя профессия, конечно, связана с незримым, но она хотя бы стоит на научном фундаменте — клетках человеческой кожи, при атаках бактерий оставляющих след конденсата. И вот я снова смотрю на эту женщину — и вижу незнакомку.

— Ты действительно в это веришь?

— Во что я верю, не имеет никакого значения. Главное — во что верит он. Люди приходят ко мне, потому что хотят излечить себя самостоятельно. Клиент завязывает специальный узел, или закапывает запечатанный спичечный коробок, или трет свечку… Кому же не хочется управлять собственным будущим?

Мне, похоже, тоже когда-то хотелось. Но теперь я уже не уверена. Я касаюсь шрама на горле, который и привел меня сюда.

— Если ты целительница, то почему не могла спасти меня?

Ее взгляд падает на шрам.

— Потому что тогда, — говорит она, — я бы даже себя спасти не сумела.

Я вдруг понимаю, что все это слишком тяжело, что я устала возводить стены. Мне нужен человек, которому хватит сил — и честности — разрушить их.

— Тогда давай сейчас, — настаиваю я. — Представь, что я твоя клиентка.

— Но ты же не больна…

— Больна! Мне постоянно больно. — В горле щекочет от подступающих слез. — Ты должна уметь растворять вещи в воздухе! Дай мне какое-нибудь зелье, прочти заклинание, завяжи шнурок на запястье — что угодно, лишь бы я забыла, как ты пила… и изменяла отцу.

Она пятится, словно получила пощечину.

— Сделай так, — прошу я дрожащим голосом, — чтобы я забыла, как… как ты забыла меня!

Моя мать, чуть помедлив, на негнущихся ногах подходит к шкафу. Она берет с полки три баночки и стеклянную плошку. Отвинчивает крышки. Пахнет мускатом, летом, пахнет дистиллированной надеждой.

Но она не ставит мне припарки и не заставляет глотать снадобье. Она не обвязывает мне запястья зеленым шелком и не просит погасить три короткие свечки. Нет, она просто подходит ко мне, слегка покачиваясь от волнения, и заключает меня в объятия. Как я ни пытаюсь вырваться, она держит меня — держит долго, пока я не перестаю рыдать.

Мы, похоже, едем уже целую вечность. Я сменяю Рутэнн в середине ночи. Софи с Гретой безмятежно спят на заднем сиденье. Мы едем на север по трассе № 17, минуя географические объекты с названиями вроде Дорога Кровавой Бани, Котлован Конокрада, Козлиные Акры или Ручей Малютки Скво. Мимо пролетают скелеты цереусов, внутри которых гнездятся птицы, и янтарные осколки пивных бутылок, похожие на блестки с костюма рок-звезды восьмидесятых.

Кактусы постепенно исчезают, а на смену им приходят усыпанные лиственными деревьями предгорья. Чем выше мы поднимаемся, тем ниже температура, и вскоре я уже вынуждена закрыть окно. Вдалеке видны скалы полосчатого, в мелких бороздках красного камня, который как будто поджигают лучи восходящего солнца.

Не думайте, я никуда не бегу. Я просто напросилась съездить с Рутэнн навестить ее родственников во Второй Мессе. Поначалу она была не в восторге от моей затеи, но я завалила ее аргументами: сказала, как важно для Софи изучать окружающий мир, как я сама хочу посмотреть Аризону за пределами тюремной системы и как мне необходимо поговорить с кем-то — и пусть моей собеседницей станет она.

По пути я рассказываю Рутэнн о статье, которую заказали Фицу. Рассказываю об укусе скорпиона, о Викторе в своих воспоминаниях, о том, что Эрик все знал, но молчал. Только о матери я не рассказываю. Пока что мне хочется приберечь этот момент про запас, как серебряный доллар за подкладкой разума: на черный день.

— Значит, на самом деле ты умоляла взять тебя во Вторую Месу, потому что злишься на Эрика, — заключает Рутэнн.

— Я не умоляла, — возражаю я, но она лишь вскидывает бровь. — Ну, может, слегка…

Рутэнн несколько секунд молчит.

— Предположим, Эрик рассказал бы тебе, что у твоей матери был любовник, как только сам узнал об этом. Разве это спасло бы брак твоих родителей? Нет. Помешало бы твоему отцу украсть тебя? Нет. Помогло бы ему избежать ареста? Нет. Насколько я понимаю, это только огорчило бы тебя, а ты и так огорчена.