Детектив, беседующий с Эриком, откладывает блокнот.
— Ожидайте, мистер Тэлкотт, — говорит он. — Мы немедленно разошлем ориентировки. Вам лучше оставаться на месте — на случай, если Софи найдет дорогу домой.
Он передает по рации полученную от нас информацию. Я слышу вдалеке вой сирен. Наверное, мама чувствовала себя точно так же, когда поняла, что я исчезла. Как будто из нее вырвали сердцевину, как будто планета стала гораздо больше, чем прежде.
Я не могу доверить поиски своего ребенка полиции. Я вообще никому не могу доверять.
Дождавшись, пока детектив уйдет опрашивать соседей, я свистом подзываю Грету.
— Готова поработать, девочка моя? — спрашиваю я, поглаживая ее за ушами.
— Делия, что ты задумала? — беспокоится Эрик.
Вместо ответа я цепляю поводок к ошейнику Греты. Мне плевать, что я буду наступать на пятки полицейским, которых даже не знаю; мне плевать на приказ оставаться дома. Важно одно: это я уснула, я допустила промах. В том-то и состоит различие между мной и моей матерью: я свою дочь буду искать дольше и усерднее, чем кто бы то ни было.
Сообразив, что предстоит кого-то искать, Грета начинает дрожать всем телом.
— Я ее мать, — говорю я Эрику, потому что в идеальном мире это бы все объяснило.
Если Софи увезли на машине, поиски мои не увенчаются успехом: запах останется только в том случае, если окно было опущено. Но стоит мне поднести подушку Софи к морде Греты, как она тут же рвется вперед. Кружит по двору, где Софи играла целый месяц. Принюхивается к кактусам, которые она раскрасила под руководством Рутэнн. Намотав несколько кругов, один шире другого, Грета наконец находит дорожку, которая выводит нас из трейлерного парка.
Пока она елозит носом по тротуару, я перебираю в уме возможные помехи: пустынный ветер мог разметать частицы, раскаленный ноздреватый асфальт мог заглушить запах Софи своим — черным и горьким, воздух мог перенасытиться выхлопными газами. Собака направляется к шоссе, откуда мы сегодня возвращались, и я, хотя и стараюсь об этом не думать, беспокоюсь, не увлек ли Грету старый след.
Я пытаюсь вспомнить статистические данные: сколько детей ежедневно пропадает в Америке; с каким ускорением уменьшаются шансы найти ребенка с течением времени; сколько человек может продержаться в пустыне без воды.
Не проходит и получаса, как Грета останавливается у магазина и разворачивается. Я бегу за ней с криками: «Софи, Софи!»
И тут слышу в ответ: «Мама?..»
Не веря своим ушам, я спускаю Грету с поводка. Она забегает за угол бетонного здания и начинает прыгать вокруг Софи, едва не касаясь лапами ее плеч.
Я падаю перед Софи на колени, захлебываясь рыданиями и силясь обхватить как можно больше ее, пока у меня есть возможность. В левой руке она держит мороженое-рожок и искренне не понимает, из-за чего я расплакалась перед ней.
— Я думала, ты потерялась, — бормочу я в душистую кожу ее шейки, — я не знала, куда ты ушла…
— Но мы же оставили тебе записку, — отвечает Софи, и только тогда я понимаю, что она не одна.
Перед кафе стоят Эрик, детектив и Виктор Васкез.
— Я бы тебе позвонил, — говорит Эрик, — но ты так спешила, что забыла взять мобильный.
Виктор смущенно шагает мне навстречу.
— Вы спали, а мне не хотелось будить вас после всего, что случилось сегодня… Поэтому мы с Софи оставили вам записку.
Детектив показывает ее мне — она написана цветным мелком на обороте рисунка Софи. «Поехали с Софи за мороженым. Вернемся через полчаса. Виктор».
— Она попала под диван и застряла там, — поясняет детектив. — Должно быть, сдуло вентилятором…
Я в ужасе беру злосчастную записку и бормочу:
— Простите, мне очень жаль… Я подняла шум понапрасну…
Детектив качает головой.
— Это наша работа. И поверьте, мы очень рады, когда все хорошо заканчивается.
Пока Эрик благодарит детектива, Софи берет меня за руку и говорит:
— Ты предупреждала, что нельзя уходить с незнакомцами, но с Виктором-то мы знакомы.
— Я должен был догадаться… — еще больше смущается Виктор.
— Нет-нет, я сама виновата.
— Смотри, что мне Виктор принес!
Софи тащит меня к кованому столику на летней площадке кафе. На столике лежит птичье гнездо с обломками скорлупы в мелкую крапинку.
— Он сказал, что детки там больше не живут, и подарил его мне.
Виктор кладет ладонь на макушку Софи.
— Я подумал, что в сложившихся обстоятельствах новый друг ей не помешает.
Я киваю, пытаясь выжать из себя благодарную улыбку. Я ощущаю на себе жар взгляда Эрика, жар его немых вопросов: почему я не обыскала трейлер тщательнее? Не отнимает ли этот суд слишком много сил? Чтобы избежать этой беззвучной дискуссии, я переключаю внимание на подарок Софи и вполуха слушаю, как она тараторит о птенцах, улетевших в далекие края. Когда она осторожно кладет мне на ладонь яичную скорлупу, я изображаю восторг, хотя на самом деле вижу лишь осколки чего-то, что раньше было целым.
«Предубежденным свидетелем» называют того свидетеля, который настроен враждебно к адвокату или его подопечному. В нашем случае вызывать меня придется стороне обвинения, чтобы попытаться показать, какой ущерб был мне нанесен. Но я с большей вероятностью начну защищать отца, чем упрекать, а потому в интересах прокурора задавать мне наводящие вопросы, чего она обычно делать не вправе. С этой целью она и попросила судью признать меня свидетелем предубежденным.
Действительно ли я предубеждена? Очерствела ли я? Обозлилась ли? Изменит ли меня этот суд сильнее, чем поступок отца?