Похищение - Страница 9

Грузовик сворачивает направо на подъездную дорогу, и я, набрав скорость, обгоняю его. Проезжаю мимо кулинарии, сменившей трех хозяев за последние полгода, старой деревенской лавки, где до сих пор торгуют грошовыми леденцами, которые я порой покупаю Софи, птицефабрики с огромными, обернутыми пластиком снопами сена, что прислонены к стенам амбаров, как гигантские куски суфле. Наконец я въезжаю на парковку и, поспешно выбравшись из машины, захожу внутрь.

Они еще не начали. Люди пока что бесцельно кружат по комнате с чашками кофе и печеньем в руках, болтают небольшими группками, объединенные вынужденным родством. Тут есть мужчины в деловых костюмах и женщины в спортивных штанах, старики и безусые мальчишки. Я знаю, что некоторые добираются сюда по часу. Я подхожу к компании мужчин, беседующих о том, как же надо бостонцам постараться, чтобы не попасть в плей-офф.

Загорается еще одна лампа, и ведущий просит нас занять места. Он объявляет собрание открытым и произносит вступительное слово. Я сажусь рядом с женщиной, которая пытается беззвучно раскрыть упаковку конфет. Поймав мой взгляд, она краснеет и предлагает мне угоститься.

Зеленое яблоко.

Вместо того чтобы грызть, я сосу конфету, но терпения мне всегда не хватало, и когда ее остается совсем мало, я не выдерживаю и разламываю колечко зубами. Как раз в этот момент наступает тишина. Я поднимаю руку, и ведущий приветливо улыбается мне.

— Меня зовут Эрик, — говорю я, вставая. — И я алкоголик.

Когда я окончил юридический факультет, передо мной открылись самые разнообразные перспективы. Я мог бы пойти работать в престижную бостонскую фирму, клиенты которой платили бы по двести пятьдесят долларов за час моей консультации; я мог бы занять пост государственного защитника в любом округе США и помогать людям; я мог бы устроиться клерком в Верховный суд. Но вместо этого я предпочел вернуться в Векстон и открыть собственное дельце. Все, в конечном итоге, свелось к тому, что я не могу надолго расставаться с Делией.

Любой парень запросто назовет момент, когда понял, что с этой женщиной, находящейся рядом, он проведет всю свою жизнь. У меня была несколько иная ситуация: Делия находилась рядом так долго, что я утратил способность выносить ее отсутствие. Между колледжами, где мы учились, пролегало пятьсот миль. Звоня ей в общежитие и попадая на автоответчик, я всякий раз представлял, как в этот миг толпы парней пытаются украсть ее у меня. Признаюсь честно: сколько себя помню, я всегда оставался единственным объектом ее любви, и сама мысль о соперничестве сводила меня с ума. От переживаний меня спасал стаканчик-другой пива. Довольно скоро стаканчиков стало шесть, а то и десять.

Пьянство было, так сказать, у меня в крови. Мы же все видели статистику среди детей алкоголиков. В детстве я мог поклясться, что никогда не стану таким, как моя мать; возможно, я бы избежал этой участи, если бы не скучал по Делии так сильно. Без нее внутри меня зияла дыра, требовавшая наполнения. Я наполнял ее так, как принято в семье Тэлкотт.

Забавное совпадение: я запил, потому что хотел, чтобы Делия смотрела лишь на меня, — и ради этого же я бросил пить. Она не просто «человек, с которым я хочу прожить остаток жизни», она — причина, по которой я вообще живу.

Сегодня во второй половине дня я должен встретиться с потенциальным клиентом, который — так уж вышло — является вороном. Блэки поранился, выпав из гнезда; по крайней мере, так утверждает спасший его Мартин Шнурр. Шнурр выходил птенца и, заметив, что тот не спешит улетать, стал прикармливать его холодным кофе и кусочками пончиков, оставленными на крыльце. Но однажды ворон погнался за соседским ребенком, и родители вызвали полицию. Как оказалось, вороны — это мигрирующий вид, находящийся под наблюдением федеральных властей, а лицензии у мистера Шнурра нет.

— Он улетел из клетки, где его держали в Управлении по вопросам экологии, — не без гордости говорит Шнурр. — И нашел обратную дорогу! Десять миль, между прочим.

— Да, для бешеной птицы десять миль не крюк… — бормочу я. — Чем я могу быть вам полезен, мистер Шнурр?

— УВЭ хотят снова его забрать. Я хочу получить запретительное постановление. Если надо будет, я дойду до Верховного суда.

Вероятность попадания этого дела в кабинеты Вашингтона колеблется где-то между нулем и зеро, но прежде чем я успеваю образумить Шнурра, в офис в слезах врывается обезумевшая Делия. Внутри меня все сжимается. Я представляю худшее. Что-то случилось с Софи. Не обращая внимания на клиента, я тащу Делию в коридор и пытаюсь вытрясти из нее хоть какую-то информацию.

— Папу арестовали, — говорит она. — Ты должен помочь ему, Эрик. Ты просто обязан.

Понятия не имею, что натворил Эндрю. Я не задаю лишних вопросов. Она верит, что я могу помочь, и этого, как всегда, достаточно, чтобы я поверил тоже.

— Я обязательно ему помогу, — говорю я, хотя на самом деле это значит: «Я обязательно помогу тебе».

Мы никогда не играли у меня дома. Я специально вставал пораньше, чтобы первым постучаться в дверь Делии или Фица. Если же мы решали пойти ко мне, я не пускал друзей дальше заднего двора или площадки под покатой крышей гаража. Таким образом мне удалось сохранить свою тайну аж до девяти лет.

В ту зиму Фица взяли в хоккейную команду, и мы с Делией проводили вечера вдвоем. Она всегда была независимым ребенком — из тех, знаете, которые носят на шее ключ на веревочке. Отец постоянно пропадал на работе в доме престарелых, и такое положение дел ее вполне устраивало, пока она не увидела по телевизору фильм о мужчине, который распорядился после смерти отослать свой безымянный палец брату-близнецу. После этого Делии уже не нравилось оставаться одной. Она начала выдумывать предлоги, чтобы я побыл у нее после школы, а я с радостью соглашался — лишь бы не возвращаться к себе. Но сначала нужно было все же заскочить домой. У меня были сотни оправданий: бросить рюкзак, взять свитер потеплее, дать маме дневник на подпись. Сразу же после этого я шел к Делии.