Но лучше ли иметь «временную» мать, чем жить без матери вовсе?
Эндрю прочел мои мысли.
— Ты же сам знаешь, каково это, Эрик. Если бы ты мог выбирать, то разве согласился бы жить в такой семье?
Нет. Я не согласился бы жить в семье вроде нашей. Но я в ней жил. И вырасти таким же, как мать, я не хотел, но вырос.
— И что вы сделали?
— Я забрал Делию, и мы уехали.
— Нет, до этого. Вы хотя бы убедились, что ваша бывшая жена в порядке? Вы кому-нибудь позвонили?
— Я больше не обязан был заботиться о ней.
— Почему? Потому что у вас на руках была бумажка, подтверждающая развод?
— Потому что я видел это уже тысячу раз. Ты вообще кого защищаешь, ее или меня? Господи, да ведь Делия очутилась в точно такой же ситуации, когда забеременела! Только на полу валялся ты.
— И все же она не сбежала, — замечаю я. — Она дождалась, пока я приду в себя. Так что даже не пытайтесь сравнивать свою ситуацию с нашей, Эндрю. Потому что Делия гораздо великодушнее, чем вы.
На лице Эндрю дергается мускул.
— Ага. Наверно, ее воспитал хороший человек.
Он встает, выходит из конференц-зала и жестом подзывает надсмотрщика, чтобы тот отвел его обратно в камеру. Там его, по крайней мере, никто ни в чем не будет обвинять.
Когда я возвращаюсь в «Хэмилтон, Хэмилтон», мне на мобильный звонит Делия.
— Ты не поверишь! — начинает она. — Мне только что позвонила эта прокурор, Эллен…
— Эмма.
— Да неважно! — По голосу я понимаю, что она улыбается. — Спросила, могу ли я с ней встретиться. Я ответила, что у меня в графике только один свободный день: между После-Дождичка-в-Четверг и Когда-Рак-на-Горе-Свистнет. А где ты сейчас?
— Возвращаюсь из тюрьмы.
Пауза.
— Как он?
— Молодцом! — бодро отвечаю я. — Все под контролем. — Телефон пикает: вторая линия. — Погоди, Ди, — прошу я и переключаюсь: — Тэлкотт.
— Привет, это Крис. Ты где?
Я смотрю через плечо на сливающиеся потоки машин.
— Выезжаю на десятую трассу.
— Не выезжай! — приказывает он. — Ты должен вернуться в тюрьму.
У меня волосы встают дыбом.
— Что-то случилось с Эндрю?
— Насколько я знаю, с ним все в порядке. Но тебе только что пришло письмо от Эммы Вассерштайн. Она подала прошение, чтобы тебя сняли с должности адвоката Эндрю.
— На каком основании?
— Давление на свидетеля, — отвечает Крис. — Она считает, что ты манипулируешь Делией.
Я швыряю телефон на сиденье и осыпаю его отборной бранью, когда раздается звонок: я совсем забыл, что Делия осталась на первой линии.
— Ты больше ничего не говорила прокурору? — спрашиваю я.
— Нет. Она пыталась, знаешь, прикинуться эдакой подружкой, но я на это не купилась. Сказала, что хочет встретиться со мной, но я отказалась. Она пыталась выкачать из меня информацию об отце.
Я пытаюсь проглотить ком в горле.
— И что ты ей сказала?
— Что это ее не касается. И что если она пытается выудить информацию, то пусть обращается к тебе, как обращаюсь я.
Вот черт!
— А кто тебе звонил по второй линии?
— Мобильный оператор предлагал новые услуги, — вру я.
— Долго же ты с ними трепался.
— Ну, у них много новых услуг.
— Эрик, — спрашивает Делия, — а обо мне отец вспоминал?
Я прекрасно слышу ее вопрос, прием отличный. Но я отдаляю трубку от уха и имитирую губами звук помех.
— Ди, ты меня слышишь? Я проезжаю под какими-то проводами…
— Эрик?
— Я тебя не слышу! — выкрикиваю я и нажимаю «отбой», хотя она продолжает говорить.
В прошении, поданном от имени Эммы Вассерштайн, Делию именуют жертвой. Каждый раз, натыкаясь на это слово, я думаю, как ей самой было бы противно так называться. Мы с Крисом и Эммой сидим в кабинете судьи Ноубла и ждем, пока он соизволит высказаться. Пока что эта громадная туша намазывает арахисовое масло на бутерброд с сыром.
— Вы считаете меня толстым? — спрашивает судья, не адресуя вопрос никому конкретно.
— Вы выглядите очень крепким человеком, — отвечает Эмма.
— И здоровым, — добавляет Крис.
Судья Ноубл замирает, держа нож на весу.
— И щедрым, — брякаю я.
— Размечтались, мистер Тэлкотт. Я вообще этого не понимаю: хороший холестерин, плохой холестерин. И уж точно, черт побери, не понимаю, почему я должен класть на хлеб всего четверть чайной ложки арахисового масла, когда мне хочется съесть нормальный бутерброд! — Он откусывает и кривится. — Знаете, почему мне все-таки удастся похудеть на диете Зоуна? Потому что ни один нормальный человек не станет жрать такое дерьмо! — Он тяжело, с присвистом вздыхает и поудобнее устраивается в кресле. — Я обычно не провожу совещаний в обеденный перерыв, но надо рассмотреть такой вариант, потому что тема вашего прошения, если честно, настолько неприятна, что у меня испортился аппетит. Если я буду получать по десятку таких прошений в день, живот у меня скоро станет как у Брэда Питта.
— Ваша честь… — вмешивается Крис.
— Присядьте, мистер Хэмилтон. Вас это не касается, а у мистера Тэлкотта, к сожалению, есть своя голова на плечах. — Судья смотрит на меня. — Господин адвокат, как вы уже, должно быть, знаете, давление на свидетеля является одним из самых серьезных нарушений в моральном кодексе юриста. Если ваша вина будет доказана, ваше pro hac vice отменят, а вас самого выкинут пинком под зад из Аризоны и, скорее всего, из всех адвокатских коллегий страны.
— Разумеется, судья Ноубл, — соглашаюсь я. — Но предположение мисс Вассерштайн не соответствует действительности.