Несколько минут спустя я понимаю, что слепо таращусь в размытую типографскую краску, призванную складываться в абзацы юридической зауми, и вижу лишь одно: мужчину, которого держит за руку маленькая девочка.
В десять лет я проходил серьезный тренировочный курс агента ЦРУ. У меня была рация, подшлемник из черного чулка, фонарик и шпаргалка с азбукой Морзе. Для отработки навыков я решил шпионить за матерью в гостиной, хотя она считала, что я в это время ловлю божьих коровок в пустую банку из-под арахисового масла.
Она говорила с кем-то по телефону, когда я неслышно подкрался и растянулся за диваном, держа наготове диктофон.
— Он просто сукин сын, вот и все! — сказала она. — Знаешь что? Пусть забирает его себе. Пусть выслушивает его бредовые планы обогащения и бесконечные клятвы, пусть сама справляется с его амбициями недоделанного Казановы!
Я включил диктофон, но слишком поздно осознал, что ошибся кнопкой и вместо «запись» нажал «проиграть». Хуже того: жуткие вопли из глоток десятка китов уже заполняли комнату. Мама, подпрыгнув, заглянула за диван, и глаза ее сузились до убийственных лазерных лучей.
— Андреа, я перезвоню тебе позже, — сказала она.
«Профессиональный агент ЦРУ должен размотать пленку и съесть все улики, — подумал я. — Профессиональный агент ЦРУ на моем месте достал бы из кармана таблетку цианистого калия и погиб как герой ради правого дела».
Мама схватила меня за ухо.
— Ах ты обманщик! — Протяжные звуки этих слов обдавали меня алкогольными парами. — Точь-в-точь как он. — Она с такой силой ударила меня по голове, что я на самом деле увидел хоровод звезд — и удивился, что такое действительно бывает, и не только в мультиках. Я съежился, переполнившись ненависти к самому себе и к ней.
А потом — так же внезапно — она очутилась рядом со мной, и руки ее, похожие на щупальца осьминога, гладили мои волосы, и она целовала мое лицо и качала меня, как младенца.
— Маленький мой, прости, я не хотела! — приговаривала она. — Ты простишь меня, верно? Ты ведь знаешь, что я никогда не причиню тебе вреда. Мы же с тобою вместе, мы команда, правда?
Я встал и оттолкнул ее.
— Меня пригласили на обед соседи, — сказал я, и в голове моей будто вспыхнула красная лампочка. Я и впрямь обманщик!
— Ну, тогда иди.
И она улыбнулась своей извечной пристыженной улыбкой. Эту натянутую, жалкую улыбку не следовало путать с той яркой, которой она улыбалась, напившись в хлам, или с той фальшивой, от которой у меня в животе словно натягивались тугие струны.
На улице все дома казались вручную отретушированной фотографией; было уже слишком темно, чтобы различить красный на ставнях и снежную голубизну гортензий. Я направился к дому Делии, но остановился. На подоконнике кухонного окна горела толстая свеча. Делия ужинала с отцом. Они ели жареного цыпленка. Отец забавлял ее, заставляя свою порцию танцевать канкан.
Я присел на траву. Я понял, что не хочу им мешать. Я просто хотел удостовериться, что хотя бы в одном доме такое возможно.
— Эрик, приятель, если ты будешь и дальше так усердно работать, то оставишь меня без наследства, — смеется Крис, и я подскакиваю от резкого звука. Сердце мое бьется, как рыба, вытащенная с глубины в шесть тысяч лье. Я приглаживаю съехавший набекрень галстук. На щеке образовался рубец: я уснул, уткнувшись лицом в открытую книгу.
Крис почти не изменился с тех пор, как я последний раз видел его в университете много лет назад. Та же раскованность, те же светлые волосы, то же уверенное выражение лица, присущее людям, которые всегда умеют развернуть мир в нужном им направлении.
— Добро пожаловать в наш семейный бизнес! — говорит он. — Сестра сказала, что показала тебе все, что нужно, еще вчера. Извини, что я сам не смог.
— Серена молодец, — отвечаю я, прокашлявшись. — И офис у вас отличный.
Крис усаживается напротив меня.
— Нелегко, наверно, за ночь выучить все аризонские законы.
— Я вообще не думал, что у вас тут есть хоть какие-то законы! Разве старые уже не действуют: десять шагов, разворот, пистолет наголо?
Крис смеется.
— Только в половине случаев. Ты забыл о бандах.
Он отхлебывает кофе, и от одного запаха у меня текут слюнки. Однако от кофеина я отказался одновременно с алкоголем: притоки крови к голове были слишком похожими, а я не хотел искушать свой организм возможностью кайфа. Теперь я не пью даже аспирин, если болит голова.
Крис зазывно покачивает кружкой.
— Если хочешь, в кофейнике есть еще. Только сварил.
— Спасибо, но я не пью кофе.
— Это бесчеловечно! — Он чуть подается вперед и упирается локтями в стол. — Но раз уж мне предстоит быть твоей правой рукой, ты бы рассказал мне об этом деле. Важный, наверное, клиент, если ты приволок свою задницу аж в Аризону.
— Да, довольно важный, — отвечаю я. — Это отец моей невесты. Ему инкриминируют похищение дочери во время родительского визита в семьдесят седьмом году.
Глаза у Криса лезут на лоб.
— Больше никогда не буду жаловаться на своих тестя с тещей!
Я опускаю ту часть, в которой Эндрю фактически сознался в содеянном в полицейском участке Векстона. Умалчиваю о том, что он выразил желание признать свою вину, а я поклялся Делии не допустить этого. Если хочешь выиграть дело в чужом штате, твое реноме должно быть безукоризненным, я же уже прокололся в двух случаях.
— Делия попросила меня представлять его интересы. Я даже не виделся с Эндрю после экстрадиции, потому как потратил весь вчерашний день, пытаясь убедить руководство тюрьмы, что я настоящий адвокат, а не актер с телевидения.