Похищение - Страница 33

Как объяснить, что я вынужден был лишить тебя привычной жизни ради жизни, которая принесла бы тебе счастье?

Когда ты была еще маленькой девочкой, а я считал каждую отпущенную нам минуту, я готов был подарить тебе целый мир. И я сажал тебя в свою машину и вез по пустыне, опустив стекла в окнах. Когда мы уезжали достаточно далеко, я поворачивался к тебе и спрашивал: «Куда бы ты отправилась, если бы могла попасть куда угодно?» И ты отвечала так, как и положено отвечать маленьким девочкам: «На луну. В Страну сладостей. На Лондонский мост». Я жал на педаль и кивал, словно действительно мог тебя туда отвезти. Думаю, мы оба понимали, что никогда там не окажемся, но это было неважно: главное, что мы отправлялись на поиски этих мест. Тогда для детей еще не устанавливали специальные сиденья, тогда закон еще не обязывал пристегиваться ремнями, и ты доверяла свою безопасность мне. Пользуясь твоим доверием, я должен был отвезти тебя в прекрасные края.

Ты сидишь по ту сторону стеклянной перегородки и рыдаешь. Я беру трубку в надежде, что ты последуешь моему примеру.

— Делия, солнышко, — говорю я. — Пожалуйста, не плачь.

Ты утираешь слезы краем футболки.

— Почему ты не рассказал мне правду?

Что тут ответишь? У меня нашлась тысяча причин, некоторыми из которых я еще не готов с тобою поделиться, — и едва ли буду когда-нибудь готов. Но прежде всего, потому что не понаслышке знал, каково это, когда человек, за которого ты готов отдать жизнь, вдруг смертельно тебя разочаровывает. Мне была невыносима сама мысль, что однажды ты испытаешь ко мне те чувства, которые я испытывал к твоей матери.

Ты спрашиваешь, как тебя зовут. Как зовут меня. Кем я работал. Я выдаю эти подробности, как переговорщик, идущий на все, лишь бы удержать человека от прыжка с высоты. Вот только жизнь, поставленная на кон, — это наша общая жизнь. Я пытаюсь понять что-то по твоему лицу, но ты отводишь взгляд.

По ночам я мысленно разыгрывал возможные сценарии будущего, складывая их, как оригами. В дом престарелых нагрянула полиция. Мою кредитную карточку не приняли на заправке, потому что загорелся красный флажок. На пороге нашего дома возникла Элиза. И в каждом сценарии ты крепко держишь меня за руку, ты не хочешь и не можешь позволить чему-то встать между нами…

Возможно, поэтому твой гнев застает меня врасплох. Не знаю почему, но я всегда считал, что если я тебя забрал, то мне и решать, когда тебя отпустить.

«У меня не было выбора», — говорю я, но слова трусливо подворачиваются, как хвост побитого пса.

«У тебя был выбор», — отвечаешь ты. Но острым лезвием меня вспарывают слова, которых ты не произносишь: «И ты допустил ошибку».

После того как мы сбежали, нам обоим долго снились кошмары. В моих ты, держа мать за руку, шагала с бордюра в поток мчащих прямо на тебя автомобилей. Я бросался спасти себя, но упирался в стеклянную стену. Я слышал визг тормозов и твои истошные вопли, зная, что между нами — непреодолимое препятствие.

Когда ты уходишь из комнаты для свиданий, я кладу трубку и прижимаю руки к стеклу. Я стучу кулаками, но ты меня не слышишь.

А вот в твоих кошмарах тебя бросали. Ты разрывала покровы сна и выныривала наружу, заплаканная, взмокшая. Я гладил тебя по спине, пока ты не засыпала снова. «Кошмары никогда не сбываются», — успокаивал я тебя.

Как выяснилось, и здесь я лгал.

Вместо того чтобы вернуться в камеру, я слоняюсь по этажу. Здесь есть общая комната, где заключенные режутся в карты и смотрят телевизор. Туалеты стоят прямо в камерах, но в дальнем углу есть душевая. Сейчас в ней пусто, и этого достаточно, чтобы я немедленно туда спрятался.

После твоего прихода я еле двигаюсь, как будто плыву на большой глубине. Я хотел увидеть тебя, потому что я эгоист, но сейчас я уже жалею, что ты пришла. Я только лишний раз убедился в истинности тех слов, которые сказал Эрику еще перед экстрадицией: «Я больше не могу ее защитить, я могу лишь причинить ей боль». И новым доказательством моей правоты стали твои тяжелые, сдавленные вздохи, услышанные несколько минут назад. Впервые в жизни ты усомнилась, а не было бы тебе лучше вовсе без меня.

Однажды я уже отрекся от своей жизни ради того, чтобы ты была счастлива. И завтра, на суде, я пойду на это снова.

Я прислоняюсь лбом к холодной плитке душевой, когда на меня падает чья-то тень. Это Стикс, теперь не один, а в окружении таких же мощных, как он, парней с татуированными ручищами. Они блокируют выход.

— Я тебе не крутой, — говорит Стикс.

В следующий момент я уже валяюсь на полу, голова моя звенит от сокрушительного удара. Ноги мои придавлены непосильным грузом, и я чувствую, как с меня стаскивают штаны. Я пытаюсь свернуться клубком, но он начинает бить меня по лицу и в живот. Я пытаюсь позвать на помощь. Когда его пальцы смыкаются у меня на ногах, я принимаюсь пинаться, никуда особо не целясь, лишь бы не допустить этого. Этого я не допущу..

Я призываю всю ярость, что вызревала во мне с того самого момента, как полицейские вторглись на нашу кухню в Векстоне. Я выпускаю панический страх разоблачения, с которым прожил бок о бок двадцать восемь лет. И когда он прижимает меня к полу в районе поясницы, когда его бедра скобками нависают над моими, я хватаю брусок мыла и, вывернувшись, засовываю его в ухмыляющийся рот Стикса.

Он моментально отпускает меня, и я, перевернувшись на бок, отчаянно задыхаясь, шарю по полу в поисках своей одежды. Я не думаю о тебе, сейчас я способен думать лишь о себе. Меня не оставят в покое, даже если я изо всех сил постараюсь слиться с толпой. Меня будут третировать, пока не узнают, какого цвета моя кровь.