Похищение - Страница 3


К оглавлению

3

Кто-то протягивает мне марлевую повязку, я прикладываю ее к порезу над бровью. Подняв глаза, я вижу Фица. Это мой лучший друг, а по совместительству репортер самой многотиражной газеты штата.

— Как он выглядел? — спрашивает он.

— На меня напало дерево.

— Правда? А я всегда думал, что они только облетают, но не кусают.

Фицвильям МакМюррей вырос в доме по соседству, с другой стороны жил Эрик Тэлкотт. Отец прозвал нас сиамскими тройняшками. У нас за плечами долгая история совместных приключений: среди прочего, мы высушивали солью личинок на асфальте, сбрасывали наполненные водой воздушные шарики со школьной крыши и однажды даже похитили кошку учителя физкультуры. В детстве мы составляли неразлучный триумвират, а повзрослев, остались на удивление близки. На свадьбе Фиц будет исполнять двойную роль: свидетеля с моей стороны и со стороны Эрика.

Под таким углом Фиц казался гигантом. Шесть футов четыре дюйма роста, а сверху — рыжая копна, отчего кажется, будто у него загорелись волосы.

— Мне нужны какие-нибудь твои высказывания для статьи, — говорит он.

Я всегда знала, что жизнь Фица будет связана с писательством, только видела его скорее поэтом или прозаиком. Словами он играл, как другие дети играют камушками и веточками, возводя языковые каркасы, которые нам оставалось лишь украшать собственным воображением.

— Так придумай что-нибудь, — предлагаю я.

Он смеется.

— Я вообще-то работаю в «Газете Нью-Гэмпшира», а не в «Нью-Йорк Таймс».

— Простите…

Мы оба оборачиваемся на женский голос. Мать Холли Гардинер не сводит с меня глаз. Я понимаю, что в ее голове сейчас роится слишком много слов и выбрать нужные очень нелегко.

— Спасибо, — наконец произносит она. — Большое вам спасибо.

— Благодарите Грету, — отвечаю я. — Это она постаралась.

Женщина с трудом сдерживает слезы. Эмоции обрушились на нее, как стена ливня. Прежде чем вернуться к спасателям, в руки которых передана Холли, она успевает легко сжать мою кисть. Это знак понимания между двумя матерями.

В детстве я, случалось, жутко скучала по маме. Когда на праздничный школьный концерт ко всем ребятам приходили оба родителя. Когда у меня начались первые месячные и мы с папой сидели на краешке ванны и вместе читали инструкцию на пачке тампонов. Когда я впервые поцеловала Эрика и почувствовала, что готова выпрыгнуть из собственного тела.

Или, к примеру, сейчас.

Фиц обнимает меня.

— Ты ничего не потеряла, — ласково говорит он. — Большинство родителей, вместе взятые, не сравнятся с твоим отцом.

— Я знаю, — отвечаю я, однако не свожу глаз с Холли Гардинер и ее мамы, которые возвращаются к машине, взявшись за руки. Они напоминают мне два драгоценных камня на тонкой нитке, которая в любой момент может порваться.


Вечером мы с Гретой становимся героинями всех новостей. В захолустном Нью-Гэмпшире по телевизору не показывают бандитских перестрелок, убийств и маньяков-насильников. Вместо этого на экране тушат пожары в сараях, или разрезают ленточки в новых больницах, или чествуют местечковых героев вроде меня.

Мы с отцом готовим в кухне ужин.

— Что случилось с Софи? — нахмурившись, спрашиваю я. Выглянув в гостиную, я вижу ее унылый, безвольный силуэт на ковре.

— Она просто устала, — объясняет папа.

Иногда, когда я забираю Софи из садика, она может вздремнуть часок-другой, но сегодня, пока я искала Холли, отцу пришлось взять ее к себе в дом престарелых. И все-таки что-то случилось. Когда я вернулась, она не встретила меня у порога с ворохом последних известий: кто выше всех прыгнул на перемене, какую книжку им читала миссис Изли и что у них было на полдник. Неужели морковка и сыр третий день подряд?

— Ты померял температуру? — спрашиваю я.

— А что, ты купила мне новую? — ухмыляется он. Я бессильно закатываю глаза. — Поверь: как только мы подадим десерт, она мигом придет в норму. У детей постоянно меняется настроение.

В свои неполные шестьдесят отец по-прежнему красив; он, кажется, вообще не зависит от возраста, и его черные, с проседью волосы и тело бегуна никогда не претерпят никаких изменений. Хотя на такого мужчину, как Эндрю Хопкинс, женщины вешаются гроздьями, на свидания он ходит нечасто и повторно так и не женился. Он раньше часто говорил, что главное в жизни мальчика — найти свою девочку, а ему повезло встретить свою в родильном отделении больницы.

Он подходит к плите и заливает растолченные помидоры пивом — одна из многих хитростей, которым его обучили в доме престарелых. Как ни странно, это срабатывает. Тот же старик, правда, советовал ему обвязывать горло Софи черным шнуром во избежание крупа, а ушную боль лечить ваткой, смоченной в оливковом масле и посыпанной перцем.

— Когда уже Эрик вернется? — спрашивает отец. — Мне надоело готовить.

Он должен был быть дома еще полчаса назад, но не предупредил, что задержится, и мобильный почему-то не берет. Я не знаю, где он, но могу представить. В баре «Мерфи» на Мейн-стрит. «У Кэллахана» на Норт-парк. Или, скажем, в придорожной канаве.

В кухню входит Софи.

— Привет! — говорю я, и волнение за Эрика тает в лучах нашего маленького солнца. — Хочешь помочь нам?

Я протягиваю ей тарелку спаржи: она любит ломать стебли и слушать, как они хрустят.

Пожав плечами, она садится спиной к холодильнику.

— Как дела в школе? — задаю я наводящий вопрос.

Личико ее тотчас темнеет, как небо в июльскую грозу — быстро и густо. В следующий миг она поднимает глаза.

3