Похищение - Страница 121

121

— И хотя вы лично в это не верите, диссоциативная амнезия — это все-таки признанное специалистами психическое состояние, не так ли?

— Да.

— Оно даже включено в «ДСМ-IV», библию психиатрической диагностики. — Я облокачиваюсь на стол и зачитываю вслух: — «Диссоциативную амнезию отличает невозможность воспроизвести важные личные данные, обычно травматического или стрессового характера, причем невозможность воспроизведения превосходит масштабы допустимой забывчивости». Это, кажется, вполне подходит к Делии Хопкинс.

— Вы правы.

Я продолжаю читать:

— «Обычно это проявляется в виде обнаруживаемой постфактум лакуны в истории жизни пациента». Опять-таки в яблочко!

— Судя по всему.

— «…в последние годы участились случаи диссоциативной амнезии, связанной с забытыми травмами, перенесенными в раннем детстве». — Я поднимаю глаза от книги. — В этом справочнике перечислены лишь те диагнозы, которые подтверждены многолетними клиническими наблюдениями и эмпирическими данными. Я не ошибаюсь?

— Нет.

— И он пользуется уважением в профессиональной среде?

— Да.

— Вы и сами прибегаете к его помощи, не так ли?

— Да, но в качестве аналитического инструмента, а не юридического. — Она смотрит на меня. — Мистер Тэлкотт, вы знаете, в каком году написана эта книга?

Я, холодея, заглядываю на обложку.

— В тысяча девятьсот девяносто третьем.

— Вот именно. До возникновения моды на подавленную память, которая привела к сотням ложных обвинений в растлении малолетних.

Ой-ой-ой…

— Доктор, скажите, а в чем различие между восстановленным воспоминанием и инициированным?

— Некоторые ученые считают, что память о травмах столь же аномальна, как и сами травмы, а потому, не имея стандартных ассоциативных связей, она задействуется реже и с большим трудом. Исходя из этого они допускают, что некоторые подробности, имеющие отношение к травмам, могут оживить и воспоминания о них.

— Значит, инициированные воспоминания нельзя просто вбить себе, так сказать, в голову. Они на самом деле существуют, просто ждут своего часа.

— Верно.

— Вы не могли бы привести пример?

— Человек может услышать выстрел — и внезапно вспомнить, как много лет назад его отца застрелили у него на глазах.

— Правда, этот сценарий ближе к тому, по которому Делия Хопкинс восстановила свою память?

Психиатр кивает.

— Возможно ли, доктор, что в нашем мозгу существует место, где воспоминания прячутся и готовятся к выходу, какие бы обстоятельства этот выход ни обусловили? Возможно ли, что восстановление памяти — это не процесс созидания, а процесс… поиска?

Это слово, конечно же, напоминает мне о Делии.

— Да, это возможно, мистер Тэлкотт.

Я делаю глубокий вдох.

— У меня все.

Прокурор снова встает.

— Если придерживаться логики мистера Тэлкотта, мисс Хопкинс вспомнила травматичные события своего детства под воздействием некоего стимула — скорее всего, дачи показаний. Тогда разумно будет предположить, что она среагировала бы схожим образом на схожие стимулы.

— Теоретически да, — соглашается доктор Реббард.

— Тогда почему она не вспомнила ничего о похищении? — Эмма делает паузу, в которую я вклиниваюсь с протестом. — У меня все.

Я снова подхожу к доктору Реббард.

— А что, если этот опыт не был травматичным?

— Я не вполне понимаю…

— Что, если Делию не испугало похищение? Что, если она сочла это избавлением от сексуальных домогательств? В таком случае, доктор Реббард, показания ее отца не помогли бы ей восстановить память.

На этот раз доктор Реббард широко улыбается мне.

— Полагаю, вы правы, — говорит она.

Эмма показывает мне фотографии своего сына, когда судья возвращается в зал с готовым постановлением.

— Вопрос заключается в том, можем ли мы забыть то, что случилось, — говорит Ноубл, — и вспомнить то, чего не было и в помине. Это, конечно, тема для ожесточенных дискуссий. Вне зависимости от того, какое решение приму я и что мы сообщим присяжным, в нашей ситуации им будет довольно непросто отделить собственные переживания от обсуждаемых событий. — Он смотрит на Эмму. — Величайшей трагедией этого суда было бы поверить очередному обману из уст Эндрю Хопкинса. И в данных условиях доказательства не заслуживают приобщения к делу. — Потом он поворачивается ко мне. — Я принимаю здесь юридические решения, а не эмоциональные. Черт побери, я уверен, что мое решение тебя, сынок, ничуть не обрадует. Но помни: хотя я и вправе исключить из протокола все, что будет сказано в дальнейшем, я не могу вычеркнуть того, что уже сказано. Может, у вас в Нью-Гэмпшире судьи привыкли юлить, но у нас в Аризоне говорят как есть. И я скажу вам, мистер Тэлкотт, вот что: вы, наверное, считаете, что исход дела зависит от этих сведений, но я полагаю, что вы справитесь и без них.

Он встает и уходит, Эмма следует за ним. Я еще несколько минут сижу в пустом зале. Если бы все было по-старому, я бы сейчас поехал домой и признался Делии, что проиграл слушание. Я бы дословно процитировал ей судью Ноубла и попросил истолковать его слова. Мы бы раскладывали мою речь по полочкам, пока она не всплеснула бы руками и не воскликнула бы: «Это тупик!»

Но она, скорее всего, не придет домой сегодня вечером. И мы по-прежнему в тупике.

ЭНДРЮ

Делия входит в зал последней, дверь за ней запирают. В желтом платье с темными волосами, заколотыми на затылке, она похожа на высокий красивый подсолнух. Мне нужно столько всего ей сказать, но я жду подходящего момента. После суда у меня будет еще один повод извиниться перед ней.

121