Похищение - Страница 117

117

Почему его называют «домом на колесах», когда он никуда не ездит?

— Эрик! — Отрезок света пронзает мою руку, ногу, а после и половину туловища: это Делия приоткрыла дверь. — Ты еще здесь?

Я едва успеваю спрятать бутылку виски.

Она садится на ступеньку возле меня.

— Я только хотела извиниться… Я знаю, что ты ни в чем не виноват.

Если я отвечу, она почувствует запах спиртного. Поэтому я лишь киваю в надежде, что она спишет мое состояние на усталость.

— Идем внутрь, — предлагает она, беря меня за руку.

Я настолько благодарен ей за ласку, что, вставая, забываю о бутылке, и та со звоном катится по лестнице.

— Ты что-то уронил? — спрашивает Делия, но через несколько секунд ее глаза привыкают к темноте и она видит этикетку. — Эрик… — бормочет она, и в этих двух слогах разочарования больше, чем вместилось бы в целую книгу.

К тому моменту как я, стряхнув оцепенение, вхожу в дом, она уже подхватила спящую Софи на руки. Она свистом подзывает Грету и берет со стола ключи от машины.

— Боже мой, Делия, я выпил всего глоток на сон грядущий! Я же не пьян, посмотри на меня! Послушай, как я говорю! Я могу остановиться в любой момент.

Она поворачивается, и наша дочь оказывается между нами — словно между двух огней.

— Я тоже, Эрик, — говорит она и выходит из трейлера.

Я не окликаю ее, когда она садится в машину. Габаритные огни, приплясывая, уносятся вдаль, подмигивают мне, словно глаза неведомого демона. Я сажусь на нижнюю ступеньку и подбираю опрокинутую бутылку.

Она наполовину полная.

ФИЦ

Мне не сразу удается уложить Софи на гостиничной кровати, у изголовья которой недремлющим часовым уже разлеглась Грета. Покончив с этим, я с помощью кипятильника готовлю нам чай и приношу чашку Делии, которая все это время сидит на улице на пластмассовом стуле и невидящим взглядом смотрит на стоянку.

— Давай подведем итог, — говорит она. — За последние двенадцать часов я выяснила, что в детстве меня растлевали, а мой жених снова запил. Думаю, с минуты на минуту у меня диагностируют рак, ты согласен?

— Упаси господь! — говорю я.

— Тогда опухоль мозга.

— Замолчи! — Я сажусь рядом.

— Все, что он говорил на суде… Он вообще себя слышал?

— Не знаю, хотел ли он себя слышать, — признаюсь я. — Думаю, он предпочел бы стать тем, кем его считала ты.

— Ты хочешь сказать, что это моя вина?

— Нет. Ты виновна в этом не больше, чем твой отец виновен в том.

Она отхлебывает чай.

— Ненавижу, когда ты прав! — бормочет она и добавляет уже мягче: — Как можно быть ветераном, если даже не помнишь войны?

Я забираю у Делии чашку и кладу ее ладонь на свою, как будто собираюсь предсказывать будущее. Я провожу пальцем по линии жизни и линии любви, нащупываю узелки вен у нее на запястье.

— Это ничего не меняет, — говорю я. — Неважно, что сказал твой отец. Ты ведь осталась тем же человеком, каким и была.

Она отталкивает меня.

— А если бы ты, Фиц, узнал, что раньше был девочкой? Что тебе сделали операцию и все такое, а ты об этом ничегошеньки не помнишь?

— Ну, это уже глупости! — Мужские амбиции берут свое. — Остались бы шрамы.

— У меня, знаешь ли, шрамов хватает. Как ты думаешь, о чем еще я могла забыть?

— Как тебя похитили инопланетяне? — пытаюсь шутить я.

— Нет, что-то из обычной человеческой жизни, — с горечью говорит она.

— Может, лучше послушаешь мои рассказы о детстве? Например, как мой отец однажды бросил маму на целый месяц, потому что безостановочно играл в Вегасе. Или как она поднесла кухонный нож к его горлу и заставила поклясться, что он никогда больше не приведет эту шлюху в наш дом. Вот еще забавная история: однажды мама выпила весь свой запас валиума, и мне пришлось вызывать «скорую». — Я не отрываясь смотрю на нее. — Помнить о плохом — это, знаешь ли, не так уж приятно.

Она опускает глаза.

— Просто трудно понять, кто заслуживает доверия, вот и все.

От ее слов у меня холодеет сердце.

— Делия, я должен тебе кое-что сказать.

— До операции ты был девочкой?

— Я серьезно… Я знал, что Эрик опять начал пить.

Она отстраняется.

— Что?

— Я приезжал к вам пару дней назад и нашел бутылку.

— Но почему ты мне ничего не сказал?! — возмущается Делия.

— А почему мы все ничего тебе не говорим? Потому что любим тебя.

Мои слова спугивают сокола, и тот с криком взмывает в небо. Делия долго думает над моими словами и наконец тихо спрашивает:

— Как там моя книга?

— Я давно за нее не брался. — При этих словах горло у меня сжимается до игольного ушка. — Все времени не хватало.

— Может, я помогу, — предлагает Делия и целует меня.

Она высвобождается из моих объятий, и хотя я понимаю, что ей просто неудобно сидеть в такой позе, все же я ждал этого слишком долго, чтобы ее сейчас отпустить. Я запускаю пальцы в гущу ее волос и развязываю хвост, я расстегиваю пуговицы на пижаме, в которой она приехала. Я ставлю свою подпись у нее на спине.

Когда она начинает вытаскивать мой ремень, я беру ее за руку. Мы не можем вернуться в комнату, где спит Софи, поэтому я веду ее на заднее сиденье арендованной машины, что припаркована в двух футах от нас. Это нелепо, незрело — и абсолютно уместно. Мы бьемся коленями в окна, нам мешают ноги, мы даже смеемся. Когда мы оба боком лежим на сиденье и Делия запускает руку мне в трусы, где мой выступ встречается с шелком ее ладони, я в буквальном смысле перестаю дышать.

117