Похищение - Страница 100

100

Я отхожу от нее — одним гигантским, но несмелым шагом — к спасительному пластику мотельного стола. На нем высятся кипы бумаги, валяются обертки от жевательной резинки, а из ручки с лопнувшим стержнем вытекло целое Красное море туши. На ужин у меня недоеденный пончик.

— Я, в общем-то, немного занят. Работаю…

— Ах да… — Голос ее словно сдувается, проколотый иглой. — Твоя статья.

— Меня уволили из «Газеты Нью-Гэмпшира».

— Ты же сказал, что пишешь статью о суде над моим отцом.

— Нет, — уточняю я, — я сказал, что мне ее поручили написать.

Делия поднимается с кровати, подходит к столу и пробегает пальцами по накопившимся за эти недели листам — я даже не думал, что столько текста уже приготовил.

— Тогда что это такое?

Я набираю полные легкие воздуха.

— История о тебе.

Она берет мою рукопись.

— «Впервые я исчезла, когда мне было шесть лет…» — читает она, впервые оживляя эти слова. — Это от моего лица?

Я киваю.

— Так я слышал тебя в своей голове.

Делия переворачивает несколько первых страниц и отдает все мне.

— Читай вслух! — требует она.

Я откашливаюсь.

— Впервые я исчезла, когда мне было шесть лет, — повторяю я. — Отец готовил фокус…

Я читаю за Делию, за Эрика, за Эндрю, за себя. Я читаю несколько часов кряду. Я читаю, пока голос не хрипнет. Читаю, пока она не начинает свой рассказ. И ровно к тому моменту, как небо занимается румянцем, у нее заканчиваются слова.

— Почему ты ничего мне не сказал? — шепчет она.

— У тебя был другой.

— Человек, в которого влюбляешься в двенадцать лет, может быть совсем другим, когда вам по тридцать два.

— А может быть точно таким же.

Мы лежим, свернувшись калачиком, на синтетическом покрывале казенной двуспальной кровати. Собравшись мелкими волнами, оно напоминает мне хохолок, что оставляет по себе взрезавший водную гладь кит. Это — след, оттиск, обозначение чего-то уникального.

Делия сказала бы, что это очередная глупость, которую я невесть зачем запомнил. Возможно и так, но я знаю, что она всегда читает последнюю страницу книги, прежде чем решить, стоит ли читать первую. Я знаю, что она любит запах свежераспечатанных мелков. Знаю, что она умеет свистеть, ненавидит карри и в зубах у нее ни одной дырки. Жизнь — это не сюжет, жизнь — это детали.

Я касаюсь ее лица.

— Мы ведь не будем говорить о вчерашнем, правда? — тихо спрашиваю я.

Она кивает.

— И об этом мы тоже не будем говорить, — говорит она и медленно приближается ко мне, как бы давая последний шанс уклониться от неминуемого поцелуя.

Когда мы отстраняемся друг от друга, я чувствую себя так, как будто стою на карнизе: голова идет кругом, и любой шаг неверен. Я не могу подобрать ни одного слова, которое бы не заскрежетало стеклом у меня на зубах.

— Тебе пора идти, — напоминаю я.

У порога Делия оборачивается. Она по-прежнему не выпускает из рук последних написанных мною страниц.

— Хочу узнать, чем все закончится, — объясняет она.

VIII

Лжецам нужна хорошая память.

Квинтилиан. Institutions Oratoriae. Глава 2, 91

ДЕЛИЯ

Я помню, как мы ходили по серым коридорам векстонской школы: наши с Эриком руки переплетались, застревая друг у друга в задних карманах джинсов, а Фиц плелся рядом, болтая обо всем на свете — начиная с новых слов, включенных в толковые словари, и заканчивая причинами, почему даже голубые омары краснеют при варке. Я кивала в нужных местах, но на самом деле не слушала его — меня больше волновали записки, которые Эрик оставлял в моем шкафчике, и прикосновение его пальцев, ныряющих мне под футболку и пробирающихся по позвонкам. Но, как показывает время, я таки запомнила болтовню Фица. Я обращала на нее внимание даже тогда, когда уверяла себя, будто мне наплевать. Если его голос и не был мелодией моей жизни, то уж точно был ее басовой линией — настолько изящной, что даже не слышишь ее, пока она не исчезнет.

Я останавливаю машину у трейлера и, стараясь не шуметь, пробираюсь внутрь. На часах еще нет и шести утра, Эрик и Софи, должно быть, спят. Я достаю кофе из шкафчика над раковиной, засыпаю зерна в кофемолку, когда вдруг кто-то трогает меня за плечо и целует в щеку.

Поцелуй…

— Ты сегодня рано встала, — говорит Эрик.

Одет он с иголочки: темно-серый костюм и бордовый галстук до того гармонируют с его темными волосами и светлыми глазами, что у меня перехватывает дыхание.

— Мне… не спалось, — говорю я. — И я решила прогуляться.

Будет ли считаться враньем, если я утаю, что меня не было дома всю ночь, а он не спросит?

Эрик садится за стол, и я ставлю перед ним стакан апельсинового сока. Но вместо того чтобы выпить, он в задумчивости водит пальцем по ободку Мне кажется, что в этом безобидном отверстии ему мерещится разверстая пасть хищника.

— Делия, — говорит он, — я сегодня постараюсь изо всех сил.

— Я знаю.

— Но это еще не все. Я хотел бы извиниться перед тобой.

У меня в голове проносятся строки из записей Фица.

— За что?

Во взгляде Эрика столько невысказанного, что мгновение тишины, похоже, вот-вот кристаллизуется и мраморным шариком цокнет о столешницу. Но он, взяв стакан, нарушает заклятие.

— На всякий случай.

Эрик понимает, что мир далеко не всегда оправдывает наши ожидания. Он знает, что мы запросто портим себе жизнь сами, не обращаясь ни к кому за помощью. И отлично справляемся с этой задачей.

В кухню, сердито топая, входит Софи с плюшевой игрушкой в руках.

100